История стилистических учений: античные теории языка и стиля

Коракс и Тисий

Начнем с Коракса и Тисия, ораторов V в. до н. э. и отцов-основателей риторики. В тех учебных пособиях, которые они составили, были собраны так называемые общие места, или топосы (от греч. τόπος — место), о которых мы скажем ниже, а также была изложена структура, по которой должна выстраиваться всякая речь: она должна иметь вступление, или так называемый проэмий (греч. προοίμιον), середину и заключение, или эпилог (ἐπίλογος). Cередина в свою очередь делилась на два отдела — повествование, или диегезис (διήγησις), и спор (ἀγών). В повествовании излагаются события и факты, в споре опровергаются доводы оппонента и доказывается правота оратора. Последнее было особенно важно в практике народных судов, возобновивших свою работу после долгого перерыва, связанного с тиранией. Поскольку греческое судопроизводство не знало института адвокатуры и презумпции невиновности, изобретенной позже римлянами, то, выступая в дикастерии (греч. δικαστήριον — суд присяжных) перед судьями, человек, во-первых, должен был сам себя защищать от истца, а во-вторых, будучи обвиненным, он уже как бы априори считался в некотором роде виновным. Защитительная речь (или апология) в случае успеха либо освобождала его от этой вины, либо, в случае провала, лишь подтверждала эту вину постфактум. Целью судебного красноречия, таким образом, была одна простая вещь: убедить судей в невиновности, если ты подсудимый, или, наоборот, в виновности, если ты — истец. Речь в защиту называлась апология, обвинительная — категория (греч. κατηγορία — обвинение).
Еще одним важным изобретением этой сицилийской парочки была концепция риторической вероятности, или правдоподобия (εἰκὸς). Вот как определяет эйкос спустя сто лет, то есть примерно в cередине IV в. до н. э., Аристотель в своей «Риторике»

(1402 b20):

«Правдоподобие (εἰκὸς) есть нечто такое, что бывает не всегда, но по большей части».

А вот что пишет о правдоподобии за пару десятилетий до Аристотеля Платон, презирающий риторическое искусство, а значит и Коракса с Тисием, в диалоге «Федр»

(273с):

«Вот какой случай Тисий, по-видимому, умно придумал и искусно описал: если слабосильный, но храбрый человек побьет сильного, но трусливого, отнимет у него плащ или еще что-нибудь, то, когда их вызовут в суд, ни одному из них нельзя говорить правду: трусу не следует признаваться, что его избил один человек, оказавшийся c храбрецом. Тому же надо доказывать, что они встретились один на один, и напирать на такой довод: „Как же я, вот такой, мог напасть на такого?“ Сильный не признается в своей трусости, но попытается что-нибудь соврать и тем самым, возможно, даст своему противнику повод его уличить. И в других случаях бывают искусные речи в таком же роде».

Здесь, как всегда у Платона, иронии не воз, но целый обоз, однако суть риторического правдоподобия изложена абсолютно точно, особенно если учесть, что это древнейшее из сохранившихся письменных свидетельств о деятельности Тисия.

Правдоподобие является проблематичным концептом в том отношении, что, ассоциируясь исключительно с риторикой, оно противопоставляется истине и ее поиску как неотъемлемым атрибутам философии. Поэтому Платон и иронизирует, высмеивая Тисия и его ученика Горгия, о котором говорит (Федр,

267 b):

«Тисий же и Горгий пусть спокойно спят: им привиделось, будто вместо истины надо больше почитать правдоподобие; силою своего слова они заставляют малое казаться большим, а большое — малым, новое представляют древним, а древнее — новым, по любому поводу у них наготове то сжатые, то беспредельно пространные речи».

Тема 2. Риторика Древней Греции

Софисты

Риторика появилась в Древней Греции в V в. до новой эры. Уже тогда был составлен первый, не дошедший до нас, учебник риторики. Первыми же теоретиками риторики стали софисты. В их понимании ораторское искусство было наукой об убеждении кого угодно и в чем угодно.

Именно софисты способствовали развитию риторики в V-IV вв. до н.э. С древнегреческого слово «софист» переводится как учитель мудрости, мастер. Софисты исходили из того, что истинности как таковой нет, а истиной есть то субъективное, которое убедительнее всего. А значит, в чем человек убеждён и убеждает других, то и есть истина. Софистика считала принципиально непознаваемой объективную действительность, реальным может быть субъективное суждение о ней, и чем убедительней суждение, тем оно реалистичней. А потому главным заданием риторов-софистов было посредством высказывания сделать идею сильной или слабой. Своих учеников софисты учили двум искусствам: искусству размышления (диалектика) и искусству общения (риторика).

В Древней Греции основаны были три философские школы софистов: диалектики, элеаты и пифагорийцы.

Диалектики опирались на учение Гераклита Эфеского об изменяемости мира: все течёт, все меняется. И судить о мире можно по-разному. В этом направлении философии зарождалась логика.

Элеаты отдавали предпочтение демонстрации в речи гимнастики ума, стройных цепей доказательств. Они отрицали существование объективной истины, а потому отстаивали право каждого на собственное мнение.

Пифагорейцы искали гармонию мироздания в человеке и находили её в искусстве речи и красоте слова.

Софисты многое сделали для развития этики, риторики, наук о языке. Но более того, они изменили социальный идеал. К эталону аристократии и элитарности по рождению, они добавили образованность и мастерство.

Кроме того, софисты не проводили границы между «очаровыванием» и убеждением. Так выявление специальных языковых средств (фигур) в речи опиралось у софистов на красивость и «чары», меньше внимания уделялось логичности и убедительности. Потому список риторических фигур, предложенный софистами, в частности Горгием, занимает в теории риторики периферийные позиции.

Горгий

(483 – 375 вв. до н.э.)

Один из выдающихся сицилийских ораторов. Славу ему принесла миссия посла от города Леонтини. Он чарующе красиво просил помощи у афинян. Под впечатлением речи народное собрание тут же постановило немедленно послать военную помощь Леонтинам против Сиракуз. Горгий использовал в подобных дипломатических речах два приёма: очаровывание души и обман мысли.

Вскоре в Афинах известный ритор основал свою школу. Особенной славы он добился как сочинитель похвальных праздничных речей. До наших времён дошли такие его сочинения, как «Похвала Елене» и «Оправдание Паламеда». Эти речи отличались мастерской игрой разума и всевозможными языковыми приёмами.

Особенно ценны для школы ораторского мастерства эксперименты с гармонией звучания речи, ведь, полагал Горгий, как зачаруешь, так и убедишь. Вообще, изобретение риторических фигур в античной Греции приписывается Горгию. Фигуры, предложенные и описанные этим оратором, служат украшением речи. Например, горгиевой фигурой называют исоколон (равенство частей высказывания), придающий ритмичность прозаической речи.

Сократ

Сократ

(469-399 гг. до н.э.)

Сократ твердо придерживался своих жизненных принципов, что определённым образом повлияло на его философию и риторику. Истинным красноречием Сократ называл то, которое печётся о душе граждан, то, что воспитывает высокие моральные качества и направлено на добро и благо.

Основой жизни граждан Сократ считал добропорядочность. В понятие добропорядочности он включил пять моральных качеств: сдержанность, храбрость, рассудительность, справедливость и благочестие.

Наибольшее внимание мыслитель уделял развитию политической полемики и эристики (переводится с древнегреческого как «спорить», «соревноваться»). Сократ считал, что истина рождается в спорах, путем столкновения противоположных мнений происходит движение мысли и возникает новое видение проблемы. В древнегреческой философии слово «диалектика» означало «искусство мыслить в форме беседы, диалога». Но если для софистов диалектика была инструментом для любования красотой доказывания, то для Сократа диалектика – способ поиска истины и моральности.

Наиболее используемым приёмом в эристике для Сократа стала ирония. Серией иронических, но добродушно звучащих вопросов он обезоруживал соперника и тот начинал противоречить сам себе. Однако оратор не позволял себе ни капли зла или глумления.

Важным критерием правильно построенной речи Сократ называл логичность. Речь он сравнивал с человеком: у неё также должно было быть туловище, руки, голова, ноги – и всё это должно гармонично сочетаться между собой.

Сократ первым оценил возможности речи как индикатора интеллектуального и психологического портрета человека. Ему принадлежит афоризм: «Заговори, чтобы я тебя увидел».

2. 4. Платон

(427-347 гг до н.э.)

Философское кредо софистов не разделял Платон, для него предмет речи требовал глубокого осмысления. Главное в риторическом искусстве – поиск истины, который, как известно, рождается в споре, в особой риторической манере – диалектике. Однако поиск истины несколько отодвинул на второй план одну из центральных задач риторики – убеждение.

Платон одним из первых уделил внимание психологии слушателя. Знание души, связанное с логически стройным построением речи и диалектическим подходом к предмету речи, делают ораторское выступление совершенным.

Великий мыслитель и философ пережил угасание афинской демократии и предчувствовал триумф тоталитарных держав. Потому в поздних своих работах «Государство», «Законы», «Политика» к вопросу о риторике и свободомыслии высказывался категорично – в идеальном государстве публичные выступления необходимо запретить. Они сеют смуту в умах и сердцах верных граждан.

Тяжело пережив казнь своего учителя Сократа, Платон делает попытки на Сицилии претворить в жизнь свои идеи об идеальном государстве. В результате оказывается проданным в рабство и его выкупают ученики. После возвращения в Афины Платон основывает свою школу и по имени хозяина сада, где проходили занятия, называет её Академией.

В ней успешно и плодотворно проходило обучение научной элиты Древней Греции. Академия дала миру ещё одного великого философа – Аристотеля.

2. 5. Аристотель

(384-322 гг. до н.э.)

Выдающийся древнегреческий философ Аристотель уравновесил красоту и истинность, разработал для риторики теоретический и этический фундаменты. Он обобщил всё созданное в единое упорядоченное целое, на основе этого сформулировал законы, составляющие теоретическую базу риторики как науки. Аристотель выстроил принципы речевой деятельности в риторике и сформулировал требования к ораторской и поэтической деятельности. По мнению этого философа, основным методом является диалектика, а основным критерием – истинность.

Теорию риторики Аристотель описал в двух трудах – «Риторика» и «Про искусство риторики». Эстетической силой речи он считал не витиеватое плетение словес, а познавательное и интеллектуальное богатство речи. Как приверженец логики, Аристотель считал главным в речи логически выстроенный материал и правильно составленные выводы.

Аристотель предложил ораторам сосредоточить своё внимание на следующем:

1. Предмет риторики.

2. Поза оратора.

3. Ожидание эмоции.

4. Стиль речи.

В ораторском мастерстве Аристотель ратовал за умеренность и предостерегал от чрезмерного украшательства.

Главным качеством удачной речи Аристотель считал ясность, что и на сегодняшний день актуально. Убеждение отделено от манипулирования и внушения именно критериями ясности и истинности. Труд «Риторика», написанный Аристотелем тысячелетия тому, не потерял своего значения и в современном мире.

Протагор

Перейдем к Протагору, оставшемуся в веках благодаря своей сентенции «Человек есть мера всех вещей, существующих, что они существуют, несуществующих, что они не существуют», о которую сломало зубы не одно поколение философов. Не вдаваясь в детали того, что это высказывание может означать — ибо это скорее дело философии, нежели риторики, — примем самый очевидный вывод, который из него следует.

Раз человек есть мера всего, то нет ничего вне человека, а следовательно, нет и Истины, независимой от человека, а значит, нет и абсолютного знания, но есть только относительное знание. Последнее же суть не знание, но мнение, или, как говорили греки, докса (δόξα).

Истина, таким образом, заменяется вероятностью, а знание — мнением. Таким образом, в этом высказывании риторическая практика — не только античная, но и современная, — обрела свое теоретико-философское обоснование. Однако Протагор известен не только этим. Аристотель (Риторика,

1407b 7) сообщает, что Протагор «разделял роды имен на мужские, женские и средние» и, следовательно, заложил основы будущей грамматики как науки. В уже упоминавшемся платоновском диалоге «Федр
»
(267с) Сократ говорит, что Протагор изобрел «учение о правильности речи», или орфоэпию (ὀρϑοέπεια), под которой сейчас понимается раздел языкознания, изучающий нормы литературного произношения, в отличие от орфографии — правильного письма, а во времена Протагора, скорее всего, понималось некое использование речи, приличествующее образованному человеку. Так, Аристотель в «Поэтике» (XIX, 1093) сообщает, что Протагор критиковал Гомера за то, что тот в начале «Илиады» обращается к богине, используя повелительное наклонение, а именно: «Гнев, богиня, воспой, Ахиллеса, Пелеева сына». То есть, по мнению Протагора, приказывать божеству — негоже. К сожалению, Аристотель не сообщает, предлагал ли Протагор какую-то корректировку знаменитой строки. Так или иначе, крайне забавным было бы предположить, что Протагор «облагородил» эту строку примерно вот так: «Не соблаговолишь ли, богиня, воспеть гнев Ахиллеса, Пелеева сына?» Диоген Лаэртский рассказывает, что Протагор «выделил четыре вида речи — пожелание, вопрос, ответ и приказ, …назвав их основами речи», а также «первый стал пользоваться в спорах доводами». Из этих доводов впоследствии родится силлогизм, то есть такое рассуждение, у которого есть две посылки, средний термин и заключение (например: Все жидкости — мокрые, вода — жидкость, следовательно, вода — мокрая), а из силлогизма родится энтимема, или риторический силлогизм, о котором мы скажем ниже в связи с Аристотелем. Итак, как любил повторять последний, об этом, пожалуй, сказано достаточно.

Горгий

Обратимся к Горгию, имя которого уже в Античности было освящено ореолом риторической и софистической святости. Так, Флавий Филострат сообщает (Жизни софистов

1,9,1), что искусство риторов и софистов восходит к Горгию «как к отцу». Тем не менее Горгий вошел в историю в первую очередь благодаря философскому прозрению из «Трактата о небытии», где говорится:

«Ничего нет. Если что-то и есть, то оно непознаваемо. Если же оно есть и познаваемо, то его нельзя сообщить другим, ибо мы сообщаем не вещи, но слова, которые от вещей отличны».

Примерно две с половиной тысячи лет философы бились над этим высказыванием и сломали о него зубов не меньше, чем о Протагора. Одни говорили, что Горгий просто пошутил, другие — что обезумел, третьи — что это просто упражнение в искусстве спора, или эристике, в которой софисты были впереди ойкумены всей. Так или иначе, серьезно к этому всему отнеслись только в XX в., как бы «переоткрыв» Горгия заново.

Оказалось, что Горгий этим своим высказыванием заложил теоретическую основу для своей — полностью перформативной — риторики: он постулировал примат слова (логоса) над всеми другими видами бытия.

Но поскольку дальнейший разговор об этом неизбежно уведет нас в темные недра философии, лучше сосредоточиться на том, что Горгий сделал конкретно для риторики. В своей речи «Похвала Елене» (8) он говорит, что «Слово есть великий властелин, который, обладая весьма малым и совершенно незаметным телом, совершает чудеснейшие дела. Ибо оно может и страх изгнать, и печаль уничтожить, и радость вселить, и сострадание пробудить». Но не всякая речь может быть столь всесильной, а лишь та, которая построена по строгим правилам с применением специальных риторических приемов, которые сам Горгий систематизировал и ввел в широкий оборот. Вот самые существенные из них: 1) тропы, то есть слова, используемые в переносном значении, к которым Горгий отнес а) метафору и б) сравнение; 2) антитезы — противопоставление предметов и понятий; 3) аллитерации — повторение созвучных согласных («В П

и
т
ере
п
и
т
ь»)); 4) ассонансы — повторение созвучных гласных («…д
и
ко, напр
и
мер, мы кур
и
м д
и
ко, напр
и
мер…»); 5) исоколон — равенство речевого периода (период — длинное сложноподчиненное предложение с развернутой мыслью и завершенной интонацией; 6) гомеотелевт — рифмовка окончаний последних слов в предложении; 7) анадиплосис — повтор последней фразы или слова предыдущего предложения в начале следующего.

Все эти приемы с течением времени стали назваться горгианскими фигурами«, а их использование создавало не просто риторическую прозу, но прозу, которая уже граничила с поэзией, оказывая тем самым на слушателя мощнейшее воздействие. От Горгия, помимо злополучного «Трактата о небытии» (который сохранился только в пересказах более поздних философов), до нас дошли три целиком сохранившиеся речи: «Похвала Елене», которая относится к жанру эпидейктических, или похвальных, речей, «Защита Паламеда» — апология и «Надгробное слово в честь афинян» — эпитафия.

Существенным вкладом Горгия также является разработка понятия кайрос (καιρός) — это подходящее время, удобный случай или обстоятельство для импровизированной активизации речи в ходе выступления.

В структуре кайроса принято выделять три момента: 1) то, что предшествует речи (осознание оратором удобного момента для импровизации); 2) то, что способствует достижению ораторской цели (позитивная реакция публики, когда удается ее убедить); 3) сумма первого и второго, то есть маркировка времени при помощи речи. В этом отношении кайрос выходит далеко за пределы какого-либо лингвистического инструментализма и предстает в качестве события

, или чистого речевого
перформанса
, когда речь способна изменить состояние наличного бытия. Именно кайрос позволяет оратору обращать небытие в бытие, невероятное в правдоподобное, возможное в действительное или невозможное в возможное, другими словами, кайрос — это средство преодоления бинарных оппозиций или противоречий, которые сами по себе полностью исключают друг друга.

Таким образом Горгий предвосхитил многие теоретические построения философов XX века — от Витгенштейна и Хайдеггера до Лакана, Делеза и Деррида. Возможно, именно поэтому философию так называемого постмодерна, или постструктурализма, иногда называют третьей софистикой.

Исократ

Дальнейшей разработкой столь важного понятия, как кайрос, занялся Исократ. Однако если у Горгия кайрос и его применение базировалось скорее на интуиции и вдохновении, то Исократ низводит кайрос до вполне прагматической трактовки, превращая его в инструмент речи. Другими словами, кайрос становится формальным принципом организации речи, то есть той формой, в которой и осуществляется риторический канон (инвенция, диспозиция и элокуция), о котором будет сказано отдельно. Философскую истину Исократ сознательно отвергает и заменяет ее правильным мнением, или доксой, поскольку считает, что философская истина не только недостижима, но и не нужна, а то и вовсе вредна. Правильное мнение, согласно Исократу, является не только целью оратора, но и практическим образом действия всякого разумного существа, предпочитающего синицу в руке журавлю в небе.

Аристотель

Итак, перейдем к Аристотелю. Его сочинение «Риторика» из трех книг раньше состояло из двух книг, а третья представляла собой отдельное сочинение «О стиле». А еще раньше это были просто конспекты лекций Аристотеля, которые, как и в случае «Метафизики» и других трактатов, были систематизированы, отредактированы и изданы Андроником Родосским в I в. до н. э., то есть спустя триста лет после смерти великого философа.

Риторика для Аристотеля — дисциплина сугубо практическая в отличие от умозрительных философии, математики и тогдашней физики, не знавшей экспериментов. В этом отношении риторика родственна этике и политике.

А вот как Аристотель определяет риторику исходя из ее главной цели: «Итак, пускай риторикой будет способность по поводу каждой вещи обнаруживать подходящий способ убеждения (Риторика, 1355b25)».

Он выделяет три вида речей: совещательные, судебные и эпидейктические (показательные: похвала и хула). Аристотель, величайший аналитик и систематик Античности, их не придумал, но детально разработал и систематизировал. Также он ввел три фундаментальных технических способа убеждения, отличающихся от нетехнических (свидетели, документы, показания, данные под пыткой), на которых базируется сама возможность риторики как дискурса: 1) этос (ἦθος — нрав) — то, что при помощи речи вызывает расположение аудитории к оратору, так что в итоге последний кажется хорошим и заслуживающим доверие человеком; 2) логос — рациональное доказательство при помощи силлогизма или энтимемы (нужно отметить, что риторика Аристотеля в отличие от других моделей красноречия, бытовавших в то время, очень рациональна, и есть все основания предполагать, что эту практическую рациональность философ усвоил, пробыв недолгое время учеником Исократа — а может, от своего отца Никомаха, который был придворным врачом у македонского царя); 3) пафос (πάθος — страсть, эмоциональное возбуждение) — продуцирование у аудитории при помощи речи определенных эмоциональных состояний, в которых она может принять то решение, которое нужно оратору. В связи с последним фактором во второй книге «Риторики» Аристотель предпринял беспрецедентную по своей глубине и обширности попытку исследования и классификации человеческих эмоций.

В сравнении с этой главой современные учебники по психологии эмоций с их извечными «фрустрациями», «прокрастинациями», «амбивалентностями» и «личностными мотивациями» выглядят как детский лепет недоучившихся школяров.

Также в этой главе Аристотель разбирает понятие энтимемы, или риторического силлогизма. Энтимема отличается от силлогизма тем, что целью первой является убеждение, а целью второго — логическое доказательство. Под энтимемой подразумевается такой силлогизм, в котором опущена либо одна из посылок, либо заключение, однако опущенное тем не менее подразумевается. Вспомните наш пример с водой и почувствуйте разницу. Силлогизм: 1) все жидкости мокрые (бо

льшая посылка); 2) вода — жидкость (меньшая посылка); следовательно, 3) вода — мокрая (заключение). Энтимема: «Вода, ты жидкость, значит, ты — мокрая» (пропущена б
о
льшая посылка), либо: «Вода — ты мокрая» (пропущены обе посылки), либо: «Вода — ты жидкая» (пропущено заключение и большая посылка). Таким образом энтимема, в отличие от строгого силлогизма, предоставляет гораздо больший простор для смысловых манипуляций. Также Аристотелю принадлежит каноническое определение столь фундаментального — не только для риторики, но и для языка вообще — явления, как метафора:

«Метафора — перенесение слова с измененным значением из рода в вид, или из вида в род, или из вида в вид, или по аналогии».

Не будем вдаваться в детали, читатель сам может обратиться к оригиналу, где Стагирит в изобилии приводит соответствующие примеры, добавим лишь, что в современной теории метафоры принято выделять два компонента: 1) ядро (то, что переносится) и 2) периферию (то, на что переносится). Пример из Бродского: «и удивленно поднятая бровь

[ядро]
, как со стекла автомобиля дворник
[периферия]»
.
Процесс перехода от ядра к периферии называется сигнификацией, или означиванием.

Помимо «Риторики» и «Поэтики» Аристотель написал трактат под названием «Топика» с первой теоретической систематизацией общих мест, столь важных для риторики.

Выше мы уже коснулись этого, когда говорили об учебниках Коракса и Тисия, в которых приводились примеры ready-to-go топосов, однако отсутствовало их теоретическое обоснование. Хотя «Топика» имеет непосредственное отношение к риторике, она входит в «Органон» — корпус логических сочинений Аристотеля. Связано это с тем, что в трактате обсуждаются основные правила логического мышления, и кроме того «Топика» — это пособие по ведению дискуссии, а риторическое выступление чаще всего монологично. Некое подобие диалогического измерения риторическая практика получает тогда, когда есть оппонент, выдвигающий контраргументы, которые, в свою очередь, должны быть опровергнуты. Таким образом, в топике риторическое правдоподобие может встретиться с диалектической истиной, восходя от риторических вероятностных

аргументов к истинам аподейктическим (доказательным) и, следовательно,
необходимым
(если последние вообще существуют).

Попробуем наконец разобраться, что же это такое — топос. Окончательного определения топоса нет, да и, пожалуй, не может быть, поскольку это всеобъемлющее мыслеречевое явление, и втискивать его в одну-единственную понятийную форму не только сложно, но, пожалуй, даже не нужно. Можно сказать, что топосы — это некие смысловые поля или модели, в которых зарождается сама возможность мысли и, следовательно, ее дальнейшего словесного (письменного, музыкального, живописного и т. д.) воплощения. Речь идет о неких фундаментальных категориях, позволяющих мыслить и говорить. Например, общее — частное, части — целое, время — пространство, воздействие — претерпевание, добро — зло, род — вид, причина — следствие, единое — многое, пример, имя, авторитет, цитата и т. д. Любое человеческое высказывание может быть связано с целым набором топосов, которые выстраиваются в последовательность, начиная с полной абстракции и заканчивая конкретикой (пространство → место → планета → страна → город → улица и т. д.).

Топосы потому и зовутся общими местами, что предельно обобщают содержание высказывания, распределяя все его компоненты по местам, примерно как флажки на карте. Можно сказать, что топика — это своего рода картография речи, ее аэрофотосъемка.

Античная риторика

Родина красноречия — Древняя Греция, хотя ораторское искусство с древнейших времен знали и в Египте, Ассирии, Индии, Вавилоне.

Риторика является духовным детищем демократии. Именно демократические формы правления в Элладе V в. до н.э. стали причиной стремительного взлета ораторского искусства. Народное собрание в Древней Греции — верховный орган власти — выносило на всенародное обсуждение вопросы войны и мира, избрание высших долж- ностных лиц, трактовку законов, по которым должно жить государство. Публично решались и судебные дела.

Суд присяжных (гелиэя) был довольно представительным (в нем было около шести тысяч присяжных заседателей). Любой свободный гражданин Афин мог выступить обвинителем; прокуроров и защитников не было, подсудимый защи- щался сам, доказывая судьям свою невиновность.

Так что «правосудие» оказывалось на стороне того, кто, обладая даром слова, умел убедить судей и присяжных в своей невиновности. Ораторское искусство в Древней Греции играло важную роль, по- тому что политику приходилось выступать на народных собраниях, полководцу — перед войском, частному лицу — перед судом, а также на празднествах, дружеских встречах, поминках, которые обычно бывали многолюдными. Владеть словом было жизненной необходимостью для каждого гражданина Эллады.

Различные сферы жизни породили три основных типа красноречия: политическое (совещательное), эпидейктическое (торжественное, парадное) и судебное. Родоначальниками красноречия стали софисты, представители афинской школы философов-просветителей.

Ораторское искусство вначале существовало лишь в устной форме, образцы речей, даже самых интересных, не записывались. Во второй половине V в. до н.э. софистика вводит письменную фиксацию речи. Софисты, «наставники мудрости», считали своей задачей привить ученикам искусство хорошо и убедительно говорить на политические и моральные темы. Для этого их заставляли заучивать наизусть тексты выступлений, считавшиеся образцами красноречия, эталонами для подражания.

На основе практического красноречия софисты развивали и теорию ораторского искусства — риторику. Открытие первых риторических школ, создание первых учебников по риторике связывают с именами софистов Коракса и Лисия из Сиракуз (середина V в. до н.э.).

Получил признание и вклад в теорию красноречия софиста Горгия Леонтийского (485—380 гг. до н.э.). Этот ритор главное внимание уделял вопросам стиля. Для усиления психологического воздействия речи он приме- нял стилистические средства украшения, известные под названием Горгиевы фигуры. Среди них такие, как антитеза, оксюморон, членение предложений на симметричные части, рифмованные кон- цовки, аллитерации, ассонансы и др.

Горгий придавал очень большое значение слову и его воздействию на слушателей, так как считал, что «слово есть великий властелин, который … может и страх нагнать, и печаль уничтожить, и радость вселить, и сострадание пробудить». Силою своего убеждения Горгий заставлял больных пить такие горькие лекарства и переносить такие операции, принудить к которым их не могли даже врачи.

Современники Горгия, софисты Фразимах, Протагор и другие, развивают, обогащают теорию красноречия. Фразимах разработал период — значительное по своей протяженности сложноподчиненное предложение, включающее второстепенные предложения, которые в разных аспектах раскрывают смысл главного.

Протагор назвал ситуативно обусловленные виды речи (просьбу, вопрос, ответ, приказание) и дал их подробную характеристику. Благодаря трудам софистов риторика получает большее признание и входит в круг наук, обязательных для образования граждан.

Необходимо отметить, что отношение к софистам было двойствен- ным. Сначала их деятельность не вызывала критических оценок: софистом именовали человека, который посвящал себя умственной деятельности, искусного в какой-то премудрости, в том числе учености.

Софисты учили приемам доказательства и опровержения, правилам логического мышления. Они знакомили учеников не только с техникой политической и юридической деятельности, но и обучали философии. Софисты сосредоточили свое внимание на социальных вопросах, на человеке и на проблемах коммуникации, обучая ораторскому искусству. Однако со временем софисты изменили направление своей деятельности.

Главной их задачей становится подбор и применение логических и психологических уловок, с помощью которых можно добиться победы в полемике. Используя диалектику как искусство рассуждения, софисты стали утверждать, что можно доказать все, что угодно. Главное при этом — выбрать правильные средства для доказательства (цель оправдывает сред- ства).

Например, утверждая, что сделать необразованного человека образованным — значит убить его, софист рассуждал следующим образом: «Став образованным, он не будет тем, чем был». Если софиста уличали во лжи, он выворачивался примерно так: «Кто лжет, говорит то, чего нет. Но того, чего нет, нельзя сказать, следовательно, никто не может лгать». В основе всех софистических утверждений лежит единый прием: доведение до абсурда положения об относительности всякого человеческого знания. Не случайно слово «софист» теперь понимается как лжец, обманщик.

Оценивая вклад софистики в развитие риторики, отметим, что, с одной стороны, софисты нужны были афинским гражданам, так как учили их искусству слова, умению убеждать и спорить; но, с другой стороны, манипулирование сознанием, применение ложных, обманчивых доводов требуют объективного осуждения. Эти методы не случайно и в древности вызывали к софистам недоверие, порою враждебность, с чем нельзя не согласиться и нам.

Первый вызов софистам был брошен великим древнегреческим философом Сократом (ок. 470—399 гг. до н.э.). В отличие от софистов, изучавших преимущественно психологическое воздействие речи на слушателей, Сократ на первое место ставит логическое доказательство. Сократ прославился как один из родоначальников диалектики: он искал истину при помощи бесед и споров.

Выяснение истины в споре называлось эристикой. Составными частями сократовской эристики были ирония и майевтика (в пер. с греч. — искусство повивальной бабки).

Ирония выражалась в умении философа остроумной системой вопросов и ответов завести противника в логический тупик. Майевтика способствовала формированию правильной мысли. Сократ остроумно подметил, что он своим вопросно-ответным методом и логикой способствовал рождению в беседе правильной мысли подобно тому, как повивальная бабка помогает родиться человеку.

Ученик Сократа Платон (427—348 гг. до н.э.) изложил свою теорию красноречия в знаменитых диалогах «Федр» и «Горгий». Центральным персонажем платоновских диалогов является Сократ. Подлинное красноречие, основанное на знании истины, а потому доступное только философу, противопоставлено риторике софистов. В диалоге «Федр».

В беседе философа Сократа с юношей Федром представлен идеал истинного красноречия. Только четко определив какой-либо предмет, можно начинать речь о данном предмете. Сократ советует Федру: «Во всяком деле, юноша, надо для правильного его обсуждения начинать с одного и того же: требуется знать, что же именно подвергается об- суждению, иначе неизбежны сплошные ошибки». Следующая задача оратора — познать истину, т.е. сущность предмета: «Прежде всего, надо познать истину о любом предмете, о котором говоришь или пишешь». Платон подчеркнул важность композиции в ораторской речи.

Порядок в речи проявляется, по мнению автора, в ее построении: «По-моему, сперва, в самом начале речи, должно быть вступление, — говорит Сократ. — а на втором месте — изложение, и за ним — свидетельства, на третьем месте — доказательства, на четвертом — выводы». Сократ подробно описывает построение речи, опираясь на сложившиеся риторические традиции.

Будущему оратору следует прислушаться к размышлению Платона о воздействии речи на душу. Оно звучит так, словно произнесено нашим современником: «Поскольку сила речи заключается в воздействии на душу, тому, кто собирается стать оратором, необходимо знать, сколько видов имеет душа…».

Оратору необходимо соотносить виды речей и«виды души», учитывать состояние человека, понимать, какую душу и какими речами можно убедить. Главная задача ритора — найти, отыскать вид речи, который соответствует каждому характеру. Следовательно, «так и строить и располагать свою речь, т.е. к сложной душе обращаться со сложными, охватывающими все лады речами, а к простой душе — с речами простыми».

По убеждению Платона, подлинного красноречия не существует без знания истины. Ведь истина — это и цель науки, и цель искусства, и идеал нравственных побуждений. Познавая сущность вещей, чело- век создает правильное о них представление. Оратор, познав природу людских душ, способен внушать свое мнение слушателям. Диалог, в котором участники при помощи искусно поставленных вопросов ищут истину, оказал огромное влияние на становление риторики.

Идеал Платона — не только убеждение, но и поиск истины. Не познав истины, нельзя овладеть искусство мкрасноречия. Это утверждение Платона имеет важную практическую значимость для риторики: слушатель вместе с оратором «проходит» путь поиска истины. Так рождаются ассоциации, сомнения, размышления, т.е. начинается путь от мысли к слову.

Крупнейшим теоретиком античной риторики является древне- греческий философ и ученый Аристотель (384—322 гг. до н.э.). Он был учеником философа Платона и за двадцать лет, проведенные в Академии учителя, приобрел высочайший авторитет.

Сочинения Аристотеля охватывают весь спектр наук и искусств, существовавших в то время. Известны его трактаты по логике, физике, биологии, фило- софии, этике и политике. В области филологии популярны два сочинения Аристотеля — «Поэтика» и «Риторика», заложившие основы европейского понимания литературного творчества и художественной речи.

В «Риторике» (335 г. до н.э.) автор подробно излагает свои взгляды на основы ораторского искусства. Сочинение состоит из трех книг. Первая книга содержит общие положения, характеризующие предмет риторики и виды ораторской речи. По мнению Аристотеля, риторика и логика занимаются изучением таких вопросов, которые в какой-то мере близки каждому человеку; кроме того, сведения, получаемые этими науками, являются междисциплинарными, ибо служат предметом изучения не только для логики и риторики. Поэтому все люди так или иначе обращаются к обоим искусствам, так как каждому приходится поддерживать определенное мнение, обвинять, защищаться.

Риторика определяется Аристотелем как искусство убеждать, находить возможные способы убеждения в каждом конкретном случае. Далее рассматриваются виды ораторских речей: совещательные, судебные и эпидейктические (торжественные). Вторая книга «Риторики» знакомит нас со «способами убеждения».

Главное для Аристотеля — это убедительность речи, при этом важна достоверность того, о чем говорит ритор. Аристотель делит способы убеждения на три вида: одни из них зависят от характера говорящего, другие — от настроения слушателя, третьи — от самой речи. Аристотель высоко ценил «доказательство, основанное на добродетелях говоря- щего», потому что мы верим людям хорошим.

Затем автор рассказывает о том, как убеждать слушателей. Убеждение, зависящее от настроения слушателя, состоит в умении вызывать у него определенную страсть. Аристотель считал, что оратору следует быть хорошим психологом: он должен знать, как и когда человеком овладевают различные чувства — гнев или смирение, любовь или ненависть, зависть, страх. Эти страсти необходимо учитывать, чтобы в процессе речи не спровоцировать у публики нежелательные эмоции. Ритору не следует забывать о возрасте слушателей, их происхождении, общественном положении и психологическом состоянии.

Выбор способов доказательства зависит от назначения речи. Так, в политической речи уместны примеры, факты или притчи, басни; в судебной — силлогизмы (умозаключения), а также законы, свидетельские показания, договоры и т.д.; в торжественной — сравнения, преувеличения («оратор облекает предмет своей речи величием и красотой»).

Аристотель большую роль отводит логическим доказательствам, но при этом не рекомендует составлять умозаключения, заимствуя посылки из далекой истории или используя очень широкие либо абстрактные понятия. В первом случае слушателям трудно уловить смысл без специальных пояснений, во втором — силлогизм получается длинным.

В этом причина того, почему люди необразованные в глазах толпы могут заслужить больше доверия, чем образованные, так как говорят о вещах, близких слушателям и понятных им. Аристотель считал, что, выступая перед толпой, оратор должен вести доказательства и рассуждения общедоступным способом. Во второй книге «Риторики» Аристотель изложил свое учение о принципах построения ораторской речи, о создании образа оратора.

Третья книга «Риторики» содержит учение о стиле с анализом тропов и фигур, а также композиции речи. Важнейшим условием успеха оратора Аристотель считал ясность его речи. Он указывал, что речь не должна быть обыденной, состоящей из слишком простых слов; она должна отличаться красотой и благородством.

Оратору необходимо избегать двух крайностей: его стиль не может быть неоправданно высоким, однако нельзя допустить, чтобы стиль был слишком сниженным, грубовато-простым; он должен, прежде всего, соответствовать предмету речи и отвечать правилу золотой середины.

Основу стиля, указывал Аристотель, составляет умение говорить правильно. А это требует мастерства оратора. «Стиль полон чувства, если он представляется языком человека гневающегося, раз дело идет об оскорблении, и языком человека негодующего и сдерживающегося, когда дело касается вещей безбожных и позорных; о вещах похвальных говорится с восхищением, а о вещах, возбуждающих сострадание, — скромно».

Но при этом, предупреждал автор «Риторики», не следует в один прием давать все возможные средства языка ради «уловления слушателя». В такой воздержанности он видел одно из условий благо- родства ораторской речи. Притягательную силу красноречию придают «изящные и удачные выражения», создаваемые искусным ритором.

Обязательными структурными частями речи Аристотель считал предисловие, обвинение и способы его опровержения, изложение фактов, доказательства, заключение. Свои рассуждения он подтверждал ссылками на классических ораторов, на гомеровский эпос, на трагиков. Труды Аристотеля по риторике оказали огромное влияние на даль-нейшее развитие этой науки.

Самым известным политическим оратором в эпоху независимости Греции был Демосфен (ок. 384—322 гг. до н.э.). Знаменитым он стал не сразу. Ораторские успехи Демосфена — результат его огромной работы над собой. От природы он был шепеляв, имел слабый голос и нервное подергивание плеча.

В «Сравнительных жизнеописаниях» Плутарха рассказывается о том, как Демосфен избавился от этих недостатков. Чтобы улучшить дикцию и развить силу голосовых связок, он отправлялся на берег моря, набирал морских камешков в рот и го- ворил, стараясь перекричать шум прибоя. Чтобы ничто не отвлекало его от овладения необходимыми знаниями, Демосфен добровольно заточал себя на долгие месяцы в подземелье, где штудировал труды своих предшественников, отрабатывал сценические приемы. Чтобы лишить себя соблазна покинуть место добровольного заточения, он выбривал себе половину головы.

Приложив титанические усилия, Демосфен преодолел природные недостатки и стал оратором, посвятив жизнь борьбе за независимость Афин. Он начинал ораторскую практику в качестве адвоката, но особенно прославился своими политическими выступлениями, направлен- ными против македонского царя Филиппа II, проводившего политику захвата Греции. Демосфен называл эти речи «филиппиками» (впоследствии так стали называть все обличительные речи). В этих речах Демос- фен не просто обвинитель, он, прежде всего, гражданин, мечтающий о благоденствии своей родины и своего народа, он мудрый политик.

Речи Демосфена отличались силой аргументации, страстностью, они производили огромное впечатление на аудиторию. Сохранилось любопытное предание: когда Филипп II получил текст речи Демосфена, то сказал, что если бы он слышал эту речь, то голосовал бы за войну против себя.

Римское ораторское искусство было связано, прежде всего, с прак-тическими сторонами жизни — с частным и государственным правом, с общественной и политической борьбой в республиканском Риме.

Первым римским оратором и писателем считается Аппий Клавдий Цек (Слепой). Он был цензором, а впоследствии консулом, прославился речью против перемирия римлян с эпирским царем Пирром в 70-х годах до н.э. Известен как выдающийся оратор и полководец Марк Порций Катон (II в. до н.э.).

Прекрасными ораторами были братья Гракхи, Гай и Тиберий. На рубеже II и I вв. до н.э. роль публичного слова в Риме особенно возрастает в связи с обострившейся политической борьбой, которая приводит к гражданской войне. В это время знаменитыми политическими выступлениями прославились Марк Антоний, Люциний Красс, Квинт Гортензий.

Достижения римской теории красноречия были обобщены в анонимной «Риторике к Гереннию» (ок. 89 г. до н.э.). Она содержала рекомендации о композиции речи, о «крепости» и гибкости голоса, о приспособлении тона речи к ситуации высказывания. Давались рекомендации по запоминанию текста выступления, словесному вы- ражению мысли.

Самым ярким римским оратором признан Марк Туллий Цицерон (106—43 гг. до н.э.), древнеримский политический деятель, оратор, писатель. В политическую жизнь Древнего Рима Цицерон вошел как новый человек», всем обязанный своему ораторскому дару.

Большой успех принесли ему уже первые речи, но вершина успехов Цицеро- на — это открытие заговора Катилины и четыре речи, произнесенные против него в сенате. Политическим идеалом Цицерона была римская республика, согласие всех сословий; его называли «умиротворителем», «блюстителем и попечителем» в эпохи кризисов.

Из сочинений Цицерона сохранилось 58 политических и судебных речей, 19 трактатов по риторике, политике и философии, свыше 300 писем, которые рассматриваются как психологический документ, памятник латинского разговорного языка. Древнегреческий писатель Плутарх в «Биографии Цицерона» подчеркивает, что «именно этот человек … доказал римлянам, как много прелести привносит красноречие к делам чести и что правдивое дело, раз оно правильно изложено, несокрушимо…».

В риторических работах Цицерона «Об ораторе», «Брут», «Оратор» описана программа подготовки оратора, интересная и современному читателю. В трактате «Об ораторе» Цицерон подробно излагает теорию оратор- ского искусства в виде диалога между Люцинием Крассом и Марком Антонием.

Участие в обсуждении принимают и другие видные ораторы Древнего Рима. По мнению Цицерона, оратором в истинном пони- мании этого слова может стать лишь тот, кто всесторонне образован: «Речь должна расцветать и разворачиваться только на основе полного знания предмета».

История римского красноречия с древних времен до современной автору эпохи изложена Цицероном в трактате «Брут». Идеалом для Цицерона является древний ритор Марк Порций Катон Старший — историк и автор трудов по медицине, сельскому хозяйству, военному делу, юриспруденции; им было написано и первое руководство по ораторскому искусству. Основная заповедь Катона для молодых ораторов состоит в формуле: Знай дело — слова придут.

Идеал оратора предстает в трактате «Оратор». По Цицерону, существуют три основных назначения ораторского искусства: docere — учить, delectare — услаждать и movere — побуждать. Идеальным будет тот оратор, кто в своих речах учит слушателей, доставляет им наслаждение, подчиняет себе их волю.

Сочинения Цицерона стали фундаментом европейского риторического образования. Его ораторские трактаты впервые максимально полно представили классические разделы риторики: изобретение, расположение слов, выражение, память, произношение, телодвижение. Кроме того, они содержат интересные советы по практическому овладению искусством риторики. По убеждению Цицерона, «красноречие есть нечто такое, что дается труднее, чем это кажется, и рождается из очень многих знаний и стараний».

Марк Фабий Квинтилиан (ок. 96—36 гг. до н.э.) — знаменитый ритор, адвокат, автор содержательных, хорошо систематизированных трудов по ораторскому искусству. В сочинении «Образование оратора» Квинтилиан призывает к всестороннему развитию ритора, который должен быть мудрецом, высоконравственным и гармоничным человеком. Главное его требование к оратору и писателю — «чистая, ясная, красивая и уместная речь».

Стилистический идеал Квинтилиана весьма близок к идеалу Цицерона, и это не случайно: нормы красноречия Цицерона служили критерием для Квинтилиана. У них много общего во взглядах на ораторское искусство. Оба различают три стиля красноречия: высокий, средний и простой; оба делят работу над речью на пять этапов согласно древней риторической традиции; оба утверждают, что риторика — это и наука, и искусство.

Однако по Цицерону, оратор должен быть мыслителем, так как основа риторики — философия, а Квинтилиан на первое место ставил стилистику речи. Практическое образование оратора, считает Цицерон, происходит на форуме (площади, центре политической и культурной жизни римского города); для Квинтилиана центр образовательной системы — риторическая школа. Речи Цицерона предназначены для народа, собирающегося на форуме, а Квинтилиан ориентируется на узкий круг образованных слушателей.

В работе Квинтилиана «Двенадцать книг риторических наставлений» представлена стройная система воспитания гражданского и судебного ритора. Воспитание оратора делится на телесное и духовное, включая физическую культуру и языковое образование; изучение философии и права; тренировку в изобретении речи и анализ ее по частям, фигурам речи и фигурам мысли. Никто из риторов древности так многосторонне не подходил к вопросам обучения, воспитания и развития оратора.

«Наставления» Квинтилиана создали педагогическую систему, в которой были разработаны также основы и общего образования. Воспитание ораторских навыков мыслилось как венец подготовки по всему комплексу предметов. Воспитание оратора по Квинтилиану заложило основы педагогической психологии, предвосхитило учебную методику, разделенную по ступеням обучения, включило в себя воспитание языкового творчества. Учение Квинтилиана сохраняет свое значение и для современной науки.

Теофраст

Обратимся к Теофрасту (III в. до н. э.), ученику Аристотеля. Как мы уже говорили, чаще всего в Античности ссылались на его сочинение «О стиле», где Теофраст выделяет четыре, как он говорит, силы (позже названные «добродетелями стиля»): правильность, ясность, уместность, украшение. Так, Деметрий пишет, что «Теофраст считает красивым слово, которое радует наше представление и слух или указывает на возвышенную мысль, заключенную в нем» (О стиле,

173). Также он написал интересное сочинение «Характеры», где подробнейшим образом разобрал отрицательные человеческие качества и продолжил исследование психологии эмоций, начатое Аристотелем во второй книге «Риторики». «Характеры» давали богатый материал для риторической аргументации — например, чтобы очернить оппонента.

Также Теофраст разработал теорию произнесения речи, завершив тем самым ряд «инвенция (изобретение), диспозиция (расположение), элокуция (создание текста высказывания), мемориа (запоминание) и акцио (произнесение)». В разработке этой теории он пользовался опытом актерского искусства греческого театра.

Гермагор

Во II в. до н. э. греческий ритор Гермагор из города Темнос разработал теорию стасиса (στάσις — точка разногласия, первоначальная точка дискуссии).

Стасис относится к основному обсуждаемому оратором вопросу и изначально применялся в юридической области. Это тот ключевой момент, при обращении к которому происходит поворот дела, а стороны, будучи в чем-то согласными, вступают в полосу разногласий.

Если оратор умеет определить момент равновесия, когда силы еще не столкнулись окончательно, ему легче достичь своей цели. В политической сфере, например, определить стасис политического вопроса и сосредоточиться на соответствующих аргументах нужно для того, чтобы было больше шансов убедить или разубедить соответствующую аудиторию.

Уже цитировавшийся ранее Деметрий (I в. н. э.) написал сочинение «О стиле», опираясь на одноименное сочинение Теофраста и третью книгу «Риторики» Аристотеля. Большая часть его труда посвящена литературе, но она важна и с точки зрения риторики, поскольку стилистическая техника у них одинаковая. Основа стилистики Деметрия — учение о четырех стилях: простом, возвышенном, изящном и сильном.

Среди остальных авторов новое слово в теории риторики сказали Дионисий Галикарнасский (сер. I в. до н. э., «О соединении слов»), а также Псевдо-Лонгин («О возвышенном»). В первой работе углубляется теория трех стилей, изучаются звуковые свойства языка, разрабатывается теория ритмов, выдвигается идея о том, что красивая мысль с необходимостью должна облекаться в красивые слова, а план содержания и план выражения едины. Во втором трактате, «О возвышенном», исследуются патетические стороны речи и категория возвышенного, которое является «вершиной и высотой словесного выражения».

Эффекту убедительности способствует гармоничное соединение слов. Их гармония и благозвучие гораздо важнее, чем гармония звуков, ибо в словесной гармонии рождается бесконечное многообразие представлений обо всем, что нас окружает.

Что касается двух величайших римских риторов, Цицерона и Квинтилиана, то о них достаточно сказано в предыдущей статье, к которой мы и отсылаем читателя. Добавим лишь, что они разрабатывали, усложняли и уточняли то, что уже было придумано греками задолго до них.

Итак, мы познакомились с основами риторической теории, а теперь обратимся непосредственно к разбору риторического канона.

Фемистокл

Многие считают, что к древнегреческим ораторам не относится Фемистокл, поскольку он являлся полководцем и государственным деятелем, однако подобные доводы имеют малый вес. Еще в раннем детстве начинающий оратор, по отзывам сверстников, имел склонность к участию в общественной деятельности. Даже в часы досуга он с удовольствием занимался различными учебными занятиями и совершенствовался во всем.

Поэтому его учителя постоянно говорили, что из мальчика никогда не выйдет ничего посредственного, а нечто великое. Однако юноша никогда не рассчитывал на свои природные дарования и совершенствовал свои навыки. Со временем Фемистокл стал великим и прославленным оратором, который, помимо красноречия, также исследовал различные области науки, например философию. Большинство его трудов были утеряны, поскольку Фемистокл занимал руководящие должности в 493 году до нашей эры.

Риторический канон (идеоречевой цикл)

Всё, что может быть сказано в рамках любой риторической практики, охватывают следующие элементы риторического канона:

Инвенция — invenire quid dicas (изобрести то, что нужно сказать).

Диспозиция — inventa disponere (расположить изобретенное).

Элокуция — ornare verbis (украсить словами).

По сути, это и есть риторика как таковая — три риторических кита, на которых покоится весь этот дискурс. Теперь скажем о каждом из них подробнее.

Инвенция

Как отмечал Аристотель, под изобретением понимается поиск таких средств для убеждения, которые содержали бы в себе объект речи. Инвенция имеет уже знакомую нам трехчастную структуру (см. выше): этос, логос и пафос. Также к инвенции примыкает использование топосов (общих мест). Таким образом, мышление говорящего в момент инвенции действует одновременно в трех регистрах: говорящий думает о собственных нравах (этос) и том впечатлении, которое он окажет на слушателя, затем оценивает адресата и те эмоции (пафос), которые вызовет его речь и его нравственный облик, а также размышляет непосредственно о самих аргументах (логос), отбор которых производится через систему общих мест. В результате к концу инвенции у оратора в голове складывается готовый мысленный образ, некая речевая субстанция, нуждающаяся в упорядочивании. Так заканчивается первый этап и происходит переход к следующему.

Диспозиция

На этом уровне происходит расположение и упорядочивание пока еще находящегося в достаточно хаотическом состоянии мысленного материала. Именно к этой части относятся уже упомянутые нами структурные составляющие речи: вступление, середина (изложение), заключение. Вступление, в свою очередь, бывает трояким. Простое вступление (principium) спокойно вводит слушателя в тему. Косвенное вступление (insinuatio) используется тогда, когда аудитория враждебна к оратору и сразу перейти к развертыванию темы невозможно, поэтому приходится поначалу ходить вокруг да около. И еще бывает вступление ex abrupto (внезапное), когда речь начинается непосредственно с волнующей оратора темы. Повествование, или наррация, включает изложение фактов, связанных с темой.

Наррация должна вестись «по делу», в связи с лицами, имеющими непосредственное отношение к теме речи, допустима акцентуация описаний фактов, дабы возбудить больше интереса и придать живости повествованию, но при этом желательно не растекаться мыслью по древу.

Далее следует конфирмация (подтверждение), которая заключается в детальном развертывании аргументации с целью доказательства истинности положений, высказанных во вступлении. Здесь собираются воедино все доказательства с использованием так называемого гомеровского правила: сильные аргументы выводятся в начале, затем идут средние доказательства, а в конце приводится один ударный аргумент, самый сильный. За конфирмацией следует заключение, которое содержит резюме аргументации с обращением к эмоциям слушателей. Здесь желательна точность и стилистическое богатство изложения вкупе с эмоциональным напором. На этом этап диспозиции заканчивается.

Элокуция (текстообразование, не путать с actio — произнесением)

Речь в сознании человека не имеет линейной структуры, скорее, она фрагментарная и дискретная. Сначала на уровне инвенции происходит отбор мысленных форм, которые на уровне диспозиции упорядочиваются и на этапе элокуции выражаются в словах. Так отбираются речевые единицы, соединяющиеся с уже приготовленным и упорядоченным мысленным материалом, после чего происходит переход непосредственно на речевой или письменный уровни соположения речевых объектов. Всё это, повторюсь, существует еще до произнесения речи, в сознании оратора. На этом этапе происходит отбор слов с использованием тропов и фигур речи, определяется ритм, интонация и всё то, что образует в итоге стиль.

Запоминание (memoria)

Тут всё понятно: заготовленный мыслеречевой материал запоминается либо с использованием специальных мнемотехник, либо без них.

Произнесение речи (actio, pronunciatio)

На этом этапе используются все экстралингвистические средства — мимика, жестикуляция и т. д. Также именно на этом этапе важна своевременность произнесения речи — кайрос, поэтому данный этап требует от оратора максимального напряжения и собранности, готовности к возражениям, контраргументам и мгновенному запуску нового идеоречевого цикла, который лежит в основе не только богатой и помпезной речи, но и самой короткой и невзрачной реплики, не только в основе длинного и страстного любовного письма, но и в основе нескольких фраз, брошенных в мессенджере или твиттере, не только в основе последовательности кадров сложнейшего артхаусного кино, но и в основе наших повседневных селфи. Связано это с тем, что идеоречевой акт, или риторическое высказывание, является всеобщей формой выражения для любой знаковой системы — музыки, литературных текстов, формальных языков, живописи и скульптуры, компьютерных игр и т. д. Одним словом, Жак Лакан был прав, когда сказал: «Вселенная — это цветок риторики… и я сам тоже всего лишь цветок риторики».

§4. Стиль как предмет риторической эстетики

Другая основная проблема риторической эстетики, кроме проблемы прекрасного, это проблема стиля.

Здесь очень важно подчеркнуть весьма здравое и очень трезвое отношение Аристотеля к проблеме стиля. Это отношение – вполне серьезное, и анализу стиля посвящена вся третья книга «Риторики». Тем не менее дух научной объективности пронизывает всю аристотелевскую теорию стиля, хотя мы уже хорошо знаем, насколько Аристотель чувствителен к стилю предшествующих ему писателей и как часто он цитирует разных писателей и в самой «Риторике». Здесь нет никакой необходимости излагать подробно все тонкие наблюдения над стилем и все его дистинкции, которыми он здесь прямо-таки блещет. Но нам все-таки хотелось указать на одну проблему, которую иначе и нельзя назвать, как проблемой классического стиля.

1. Стиль как искусство.

Аристотель относит стилистические приемы к той же области речи, куда относятся также и учения о способах убеждения и о построении частей речи (III, 1, 1403 b 6-8). Этим, правда, еще не дается определения стиля. Но уже и здесь становится ясным, что такое стиль для Аристотеля. Говоря нашим языком, стиль какого-нибудь произведения, по Аристотелю, есть не что иное, как его определенная структура, способ и манера говорить, почему и термином «стиль» мы переводим аристотелевскую lexis (что буквально значит «говорение», «строй речи»). Аристотель недаром поместил свое учение о стиле именно в риторике. Ведь риторика, по мысли Аристотеля, вовсе не говорит относительно объективных предметов в их абсолютной данности, но говорит о них только постольку, поскольку они восприняты человеком, поскольку он их понимает, поскольку они его убеждают.

Эта методологическая ясность эстетической позиции Аристотеля в проблемах стиля прямо и открыто формулируется им в следующем рассуждении (III 1, 1404 а 1-7):

«Так как все дело риторики направлено к возбуждению [того или другого] мнения, то следует заботиться о стиле не как о чем-то заключающем в себе истину, а как о чем-то необходимом, ибо всего справедливее стремиться только к тому, чтобы речь не причиняла ни печали, ни радости, справедливо сражаться оружием фактов, так, чтобы все, находящееся вне области доказательства, становилось излишним».

Итак, совершенно ясно, что учение Аристотеля о стиле вовсе не есть учение об объективных предметах или об объективной действительности (хотя действительность и ее предметы, по Аристотелю, тоже могут обладать своим стилем); но это есть учение о способе выражения предметов, о составлении речи по поводу этих предметов, об их словесных структурах. Взятая сама по себе, эта структура предмета вовсе не обладает свойствами самого предмета, она не радостна и не горестна, она не истинна и не ложна. Она просто относится к особой сфере, которую Аристотель трактует как сферу вполне нейтральную как с точки зрения действительности в обычном смысле слова, так и с точки зрения действительности абсолютного и истинного разума. Стиль есть просто выражение.

То, что он выражает собою, безусловно, на нем отражается, и этому Аристотель как раз и посвящает всю третью книгу своей «Риторики». Но, взятая сама по себе, она есть действительность вполне специфического рода, о чем Аристотель говорил уже много раз раньше.

Насколько Аристотель понимает стиль структурно-технически, видно из таких его слов (а 15-19):

«Искусство актера дается природой и менее зависит от техники; что же касается стиля, то он приобретается техникой. Поэтому-то лавры достаются тем, кто владеет словом, точно так же, как в области драматического искусства [они приходятся на долю] декламаторов. И сила речи написанной заключается более в стиле, чем в мыслях».

Особой трезвостью отличаются суждения Аристотеля о поэтическом, прозаическом, трагическом и т.п. стилях. Он ровно ни в каком стиле не заинтересован как ученый и пытается анализировать их совершенно в одной плоскости, хотя мы и знаем многое об его чисто личных художественных вкусах и пристрастиях, никак не отраженных в его научной теории (а 19-36).

Аристотель до того трезво относится к проблемам стиля, что даже и вообще не ставит стиль, взятый сам по себе, очень высоко. С его точки зрения, стиль вообще нужен только для людей нравственно неустойчивых, которые не могут понять чистую мысль как таковую и которых нужно приучать к этой мысли только путем разного рода стилистических приемов. В конце концов у Аристотеля получается, что если бы люди были достаточно высоки в моральном отношении, то они совсем не нуждались бы ни в каком стиле воспринимаемых ими художественных произведений.

«Как мы сказали, [стиль] оказывается весьма важным вследствие нравственной испорченности слушателя. При всяком обучении стиль необходимо имеет некоторое небольшое значение, потому что для выяснения [чего-либо] есть разница в том, выразишься ли так или этак; но все-таки [значение это] не так велико [как обыкновенно думают]: все это относится к внешности и касается слушателя, поэтому никто не пользуется этими приемами при обучении геометрии. А раз ими пользуются, они производят такое же действие, как искусство актера» (а 7-13).

Итог всем этим рассуждениям подводит сам Аристотель (а 36-39): «Отсюда ясно, что мы не обязаны подробно разбирать все, что можно сказать по поводу стиля, но должны сказать лишь о том, что касается искусства, о котором мы говорим». Мы от себя можем добавить в пояснение теории Аристотеля: трагедия может быть более страшной, но ее структура или стиль ничего страшного в себе не содержат; комедия может быть очень смешной, но в ее стиле ровно нет ничего смешного. В этом-то и заключается нейтрально-бытийный характер всего только возможного, всего только вероятного, всего структурного, выразительного и стилистического.

2. Теория классического стиля.

Сам Аристотель, будучи представителем греческой классики и почти еще не выходя за ее пределы, плохо отдавал себе отчет в том, что он – представитель именно классики, классической эстетики. Поскольку, однако, он был представителем уже поздней классики и уже определенно чувствовал наступление эллинизма, постольку он имел полную возможность формулировать общие особенности классической эстетики в целом, совсем не подозревая того, что все эти его формулы стиля были уже формулами завершительными и максимально осознанными.

а)

Прежде всего Аристотель требует от стиля принципиальной и глубочайшей
ясности.
Он еще не знает того, что ясность вообще является характерной чертой классики. Но мы-то теперь хорошо знаем, что классика не только в греческой, но и во всякой другой культуре всегда отличается в первую голову именно
ясным, стилем,
в противоположность нагромождениям архаики и утонченной манерности декаданса. Аристотель много и прекрасно говорит о ясности стиля в нашем трактате, в главе III 2.

б)

Далее, ясность, отчетливость, определенность и вообще всякий чекан классического стиля, по Аристотелю, не должен делать этот стиль холодным. В главе III 3 мы находим подробное рассуждение о том, что способствует
холодности
стиля, и о том, как нужно ее избегать.

в)

Далее, можно ли себе представить классический стиль с таким языком, который отличается либо большой ходульностью, либо слишком большой мизерностью, либо какой-нибудь запутанностью или нагроможденностью? Классический стиль предполагает, конечно, и соответствующее построение речи. Оно должно быть ясное, простое, всем понятное, безыскусственное; в нем ничего не должно быть экстравагантного, варварского, бьющего в глаза своей оригинальностью или рассчитанного на сплошное удивление. Об этом можно читать в главе III 5.

г)

Весьма занимает Аристотеля вопрос о распространенности чистоты стиля. Хороший стиль допускает длинноты только в меру, а также и сжатость, тоже в меру. Все слишком длинное и все слишком сжатое – это не соответствует хорошему стилю, по Аристотелю. А по-нашему, это вообще не соответствует классическому стилю (III 6).

д)

Все предыдущие рассуждения Аристотеля о стиле могут навести читателя на мысль, что Аристотель проповедует, вообще говоря, слишком сухой, слишком твердый и неповоротливый, слишком холодный стиль. Несомненно, классический стиль всегда обладает определенной правильностью, мерностью и отсутствием всякого излишества. Это и заставило Аристотеля в предыдущих пунктах говорить именно о такой соразмерности и мерности того, что он называет стилем. Однако подобное понимание классического стиля совершенно не соответствует действительности, не соответствует оно также и взглядам Аристотеля. Классический стиль может быть не только суровым и слишком размеренным. Он вполне может отличаться также и наличием чувства, соответствием действительности и разнообразием характеров, в соответствии с чем находится и разнообразие речи. Классический стиль, скорее, отличается моральной сдержанностью, благородством чувств и художественной простотой, а вовсе не обязательно ему быть чем-то бесформенным, ненормальным и развинченным. Это уже будет стиль не классический. Но если брать чисто классический стиль, то всякие чувства, аффекты, разнообразие действительности, характеров и человеческой речи вполне ему свойственны при условии мерности и благородства. Поэтому Аристотель в дальнейшем указывает и такие черты стиля, которые отличаются и мягкостью, и изяществом, и благородством, а не только одной деревянной неподвижностью.

«Стиль будет обладать надлежащими качествами, – пишет Аристотель, – если он полон чувства, если он отражает характер и если он соответствует истинному положению вещей. Последнее бывает в том случае, когда о важных вещах не говорится слегка и о пустяках не говорится торжественно и когда к простому имени (слову) не присоединяется украшение; в противном случае стиль кажется шутовским» (III 7, 1408 а 10-14).

Если бы мы располагали большим местом, то это рассуждение Аристотеля нужно было бы привести по-гречески и прокомментировать каждое его слово. Так как этого сделать невозможно, то мы ограничимся указанием только на первую фразу из этого отрывка. Переводчик пишет: «Стиль будет обладать надлежащими качествами». Здесь «надлежащие качества» будет по-гречески «prepon» («подходящее», «соответствующее»). По этому поводу необходимо сказать, что «рrероn» есть технический термин античной эстетики, особенно поздней. Однако и у самого Аристотеля «прекрасное и надлежащее – одно и то же» (Тор. V 5 135 а 13). «Надлежащее соответствует достоинству, оно – в космосе» (Ethic. Eud. III 6, 1233 b 7; а 34). «Большое значение имеет способность надлежащим образом пользоваться каждым из указанных видов слов, и сложными словами, и глоссами» (Poet. 22, 1459 а 4). Ясно, что термин этот даже и у Аристотеля имеет эстетическое значение (текстов с бытовым значением мы здесь не приводим).

Далее, «если он полон чувства» по-гречески звучит «pathёticon». Это значит гораздо больше, чем «полон чувства». «Pathos» по-гречески вовсе не «чувство», а «аффект». В данном случае имеется в виду, конечно, аффект в положительном смысле слова. Таким образом, уже первая фраза приведенного текста свидетельствует о том, что стиль предполагает и красоту и эстетическую эффективность. Значит, это не просто «надлежащий» характер стиля и не просто «чувство». Аристотель приводит здесь даже имя некоего Клеофонта, какого-то болтливого и неумного афинского оратора, придававшего незначительным предметам весьма значительные признаки (а 14-16).

Эти свои рассуждения о стиле Аристотель поясняет еще так:

«[Стиль] полон чувства, если он представляется языком человека гневающегося, раз дело идет об оскорблении, и языком человека негодующего и сдерживающегося, когда дело касается вещей безбожных и позорных. Когда дело касается вещей похвальных, о них [следует] говорить с восхищением, а когда вещей, возбуждающих сострадание, то со смирением; подобно этому и в других случаях. Стиль, соответствующий данному случаю, придает делу вид вероятного: здесь человек ошибочно заключает, что [оратор] говорит искренне на том основании, что при подобных обстоятельствах он (человек) испытывает то же самое, так что он принимает, что положение дел таково, каким его представляет оратор, даже если это на самом деле и не так. Слушатель всегда сочувствует оратору, говорящему с чувством, если даже он не говорит ничего [основательного]; вот таким-то способом многие ораторы с помощью только шума производят сильное впечатление на слушателей» (а 16-25).

Аристотель очень убедительно говорит о разнообразии речи в связи с возрастом, полом, национальностью (а 25-29). Убедительная речь, по Аристотелю, также должна соответствовать душевным качествам как слушающего, так и говорящего, пусть хотя бы даже не на самом деле (а 29-36).

3. Заключение о стиле.

Аристотель сам избавляет нас от подведения итогов его учения о надлежащем стиле. А именно, он пишет:

«Все эти виды [оборотов] одинаково могут быть употреблены кстати и некстати. При всяком несоблюдении меры лекарством [должно служить] известное [правило], что человек должен сам себя поправлять, потому что раз оратор отдает себе отчет в том, что он делает, его слова кажутся истиной. Кроме того, не [следует] одновременно пускать в ход все сходные между собой средства, потому что таким образом у слушателя является недоверие. Я разумею здесь такой, например [случай]: если слова [оратора] жестки, не [должно] говорить их жестким голосом, [делать] жесткое выражение лица и [пускать в ход все] другие сходные средства; при несоблюдении этого правила всякий [риторический прием] обнаруживает то, что он есть. Если же [оратор пускает в ход] одно средство, не [употребляя] другого, то незаметно он достигает того же самого результата; если он жестким тоном говорит приятные вещи и приятным тоном жесткие вещи, он лишается доверия [слушателей]. Сложные слова, обилие эпитетов и слова малоупотребительные всего пригоднее для оратора, говорящего под влиянием гнева; простительно назвать несчастье «необозримым, как небо», или «чудовищным». [Простительно это] также в том случае, когда оратор уже завладел своими слушателями и воодушевил их похвалами или порицаниями, гневом или дружбой, как это, например, делает Исократ в конце своего «Панегирика» [говоря]: «слава и память» или «те, которые решились». Такие вещи люди говорят в состоянии энтузиазма, и выслушивают их люди, очевидно, под влиянием такого же настроения. Поэтому-то такие выражения пригодны для поэзии, так как поэзия нечто боговдохновенное. Их следует употреблять или в вышеуказанных случаях и с оттенком иронии, как это делал Горгий и каковы [примеры этого] в Федре» (а 36 – b 20).

4. Общий вывод.

Этот общий вывод необходимо еще и еще раз выдвинуть на первый план, потому что почти никто не учитывает риторики в подлинно аристотелевском смысле, или, что то же, диалектики в подлинно аристотелевском смысле, а понимают обычно под риторикой свод правил красноречия, а под диалектикой – то, что мы понимаем под этим словом, то есть, в основном, закон единства и борьбы противоположностей.

а)

Никто не учитывает той нейтрально-бытийной действительности, которой Аристотель занимается в «Поэтике» и «Риторике». Это – особого рода бытие, среднее между «да» и «нет». Это, правда, не касается завершенных стилей классицизма, романтизма и т.д., поскольку данное нейтральное бытие одинаково присутствует во всех стилях и во всех художественных произведениях. Повторяем еще раз, если реалистическую пьесу на сцене понимать в буквальном смысле слова, то убийства и всякого рода преступления, изображаемые на сцене, тотчас же заставили бы зрителей вызывать милицию и принимать те обычные меры, которые всегда принимаются людьми, случайно оказавшимися зрителями подобного рода происшествий. Однако театральные зрители совершенно спокойно сидят, какое бы пролитие крови ни изображалось на сцене. Это значит, что даже максимально реалистическое или максимально натуралистическое произведение все пронизано этим стилем «возможности» или «вероятности» и ни в каком случае не является подлинной действительностью. Аристотель прекрасно почувствовал эту нейтралистскую природу художественного произведения, и ее логику он как раз и назвал логикой «возможной», «нейтральной», нейтрально-бытийной, поэтической, риторической и, в конце концов, диалектической. Без понимания этой художественной концепции Аристотеля нечего и думать хотя бы отчасти прикоснуться к риторической эстетике Аристотеля.

б)

Второе, на что мы должны обратить внимание, – это то, что в своей теории стиля Аристотель, собственно говоря, дает теорию того, что мы теперь называем
чисто классическим стилем.
Этот стиль – ясный, исключающий холодность, нехаотический, в меру сжатый, в меру длительный, соответствующий действительности (характерам, возрасту, полу, национальности), в меру патетический, общедоступно языковый.

Можно попросту сказать, что под именем стиля Аристотель рисует знакомый ему классический стиль, в котором пафос

и
необычность
умело соединены с
ясностью, мерой
и
общедоступностью.
Это одинаково касается и поэзии, и ораторской речи, и всех вообще произведений искусства.
Страница сгенерирована за 0.04 секунд !